Дарке пошел 60-ый год жизни. Уже пять лет вдовою она прожила без своего любимого мужа Романа и совсем состарелась. После того, как жандармы увели ее сына Мишу, студента Львовского университета, она еще более пригнулась к земле. Уже никогда не усмехнулось ее печальное, морщинистое лицо. Слеза по слезе капала из ее очей даже тогда, когда уснула.

На третий день после Мишина ареста в деревню вошли русские солдаты, и кругом опять стало тихо. Война прокатилась по большим дорогам к Золочену, Звенигороду, Галичу, Львову, Перемышлю и далее еще на запад. Все Даркино хозяйство перешло в руки ее старшой невестки Анны и дочери Насти, еще незамужней, красивой девушки. Не с рутою и мятою выросла она в стройную молодушку. От горького горя стала она ненаглядной красавицей. Ранним утром она подымалась, мылась, чесалась, молилась, на подворье порядок заводила, красхую доила и выводила ее на пашу в лес или на ниву за речкою. Весь день потом, до самого заката солнца, она жала, косила, вязала и снопы в копны носила. Рубашка к телу прилипала, а она не отдыхала.

И невестка Анна не сидела с заложенными руками. И обе они при помощи одной лошадки свезли снопы домой, поле вспахали и под осень опять зерном засеяли. Старая Дарка лишь детей берегла, да печь топила. Жизнь как будто наладилась, и три женщины как будто вошли в себя.

К большому несчастью, русские войска отступили из Карпат и на Стрыпе остановились. Истоки Серета, однако, остались за австрийцами. Тучи войск прошли через Подолию, все посевы вытоптали. На подворье Дарки немцы табором разложились. Сразу принялись они разбирать постройки и дерево уносить в окопы. Пропало все, что было создано тяжелым трудом в томительные дни и недоспанные ночи и дорогим грошом. Солдаты угнали корову, взяли поросенка и палками женщин и детей в кучу согнали. Села Дарка у ворот и зарыдала. Вдруг налетел на нее лошадью командир с золотой звездочкою на воротнике и хлыстом шлепнул ее по лицу. Удар был до того чувствителен, что Дарка, не вскрикнув даже, повалилась, хватая воздух, на землю; вместе с кровью и слезами выплыло правое око, и она потеряла сознание. Увидев это, Настя прилетела горлицей к несчастной своей матери и подняла ее на руки.

— Мама, родная моя, что я вижу? Что с вами, мама? Что-же мне делать, мама?

Как-же испугалась Настя, когда, вместо ответа, ее мать стоя и плача, дивную, предивную песенку спела:

Случается, что иногда дитя скажет что-то до того неожиданное, что взрослые не наудивлятся сказанному. Случается с человеком такое, что он во сне говорит и читает на языке, которому никогда не учился. To-же случилось и с Даркой. Быть может, пропетую песенку она слыхала где-нибудь на базаре от лирника, или на богомолии от прохожего калеки, и песенка вместе с мелодией глубоко запала в ее память. Как бы там ни было, она пропела песенку про своего князя Романа.

— Ай, что же это такое? Анна, мама помирают, слышишь?

Невестка, однако,, не в состоянии была уйти из толпы, ибо солдаты не пускали ее. Настя уложила свою родную на мураве, поймала гнедую лошадку, впрягла ее в телегу. Один солдат хотел, отобрать ей коня, но она отбросила его от себя так, что он колесом повернулся. Поднявшись, он вынул штык, чтобы нанести ей удар, но его схватил за руку высокий офицер. Он прогнал солдата и помог Насте наладить телегу. По всей вероятности, это был хороший славянин с хорошим славянским сердцем, ибо ни мадьяр, ни тем паче немец не способны на такой поступок. Настя вынесла мать на телегу, осторожно положила на оберемок сена и уехала, не простившись с роковым, злополучным местом. Грохот колес заглушил последнее прощальное слово Анны.

— Зачем было вам, родные, бросать родное село? Не счастье, а гибель нашли вы здесь. Лишь-бы поскорее в родную деревушку. Все-же там родина, все, родные, все свои, и тетя, и дядя с дядиной, и все добрые соседи.. Ах, как хорошо, когда все мы вместе были!...

Настя проехала Гнедаву, Ратище, Подберезцы. Выехав на холм, она увидела одно и второе плеса Серела, крыши и ясени родного села и эти чудные липы на ровных нивах.

— Мама, гляньте! Наше село!

Дарка не промолвила ни слова. Настя бросилась к ней и не узнала родной. Все лицо у нее изменилось; с ока и носа сочилась воднистая кровь; она тяжело вздыхала и храпела. Вдруг налетела мадьярская разведка и Настю на пахоть с дороги согнала. Она звернула к хижине под дубовым леском, и ей на встречу вышел старичок, белый как лунь.

— Девонька, куда ты едешь?

— Домой, дядя! Везу маму домой.

— Бедненькая ты, девонька! А где-ж твоя мати?

А родной Настиной матери уже не стало. Она, серомашная и бесталанная, умерла, и только иссохшее, желтое тело лежало на сене. Вмесето крови, на ее лицо выступила вода, и на нем нельзя было найти хоть что-либо из вчерашних черт. Как врытая, стояла Настя у воза. Холодный пот выступил на ее бледное чело; испуганным взглядом она смотрела на скомканное лицо матери. В голове бедной сироты закружилось, заведтелось и, как подкошенная былинка, она упала на землю. Долго отливал ее ключевою водою старый дедушка и больную в горячке и беспамятстве уложил на свою соломянную постель. Затем он принялся рыть под лесом могилу. Вырыв, он положил в нее мученицу Дарку, засыпал землей, воткнул в землю крест и посадил куст черного терна, чтобы весной белым цветом зацвел.

Между тем, войска шли и шли, волна за волною, от запада на восток, и наоборот.

Добавить комментарий