Рѣчь произнесена авторомъ на открытіи читальни им. М. Качковскаго въ сентябрѣ мѣс., 1924 года въ гор. Сянокѣ, на Лемковинѣ.

Стаючи передъ Вами, я лемко-крестьянинъ, знаю, што стаю передъ людми больше богатыми и больше учеными якъ я! Но я стаю собѣ свободно и весело такъ якто пристоитъ свободному жителю веселыхъ Карпатъ. Я стаю свободно, бо я дуже сильный чоловѣкъ. Якъ неразъ въ зимѣ мнѣ морозъ добре припече, то я иду въ горы, убью медведя, стягну зъ него скору а надѣну на себе абы мнѣ тепло было.

Я дикій чоловѣкъ!

Бо я жію въ горахъ, въ неприступныхъ вертепахъ, межи скалами, де солнце свѣтитъ лемъ въ полудне. Я своима очима все прекрасно виджу, бо я выхованый въ темнотѣ и очи мои не сутъ заражены блескомъ западной культуры.

Я и ученый чоловѣкъ.

Я перешолъ богато гимназій и университетовъ на свѣтѣ. Я здалъ и перешолъ богато экзаменовъ — я здалъ всѣ права на всѣ боки. Я кончилъ академію наукъ.

А тою академіею наукъ была читальня въ моемъ селѣ, котра отъ першого початку свого основаня майже ніякой дѣятельности не проявляла и слѣдъ по ней затерся еще передъ войною.

И ктось бы може подумалъ, што я плакалъ и грызся, коли видѣлъ, што моя академія розлазится? — А я тѣшился незмѣренно, коли видѣлъ, што она пропадае; бо тамъ было добро, а не было кому его пильновати. И я корысталъ зъ того. . . Я кралъ немилосердно тоты книжки и тѣшился, што не буде ихъ кому отдати, якъ читальня пропаде.

Мене учило чотырохъ наймудрѣйшихъ и найславнѣйшихъ профессоровъ свѣта.

Я знаю што тоты профессоры и Васъ учатъ! Но може бы кто цѣкавый знати, якъ они мене учили?

Отже першимъ моимъ професоромъ былъ мой двоюродный братъ, славянинъ-полякъ. Но онъ мене не хотѣлъ учити! Онъ мнѣ коротко сказалъ, што у него есть достъ своихъ студентовъ, котрымъ отъ него належится перше наука. Онъ далъ мнѣ до зрозумѣнья, што онъ не може мене учити, бо онъ полякъ а я русинъ.

То былъ одинъ мой мудрый, славный свѣтовый профессоръ.

Другимъ моимъ профессоромъ былъ мой родный братъ русскій чоловѣкъ.

Но онъ тоже не хотѣлъ мене учити! Онъ мнѣ лемъ коротко сказалъ: — ”. . . .кто хоче быти великимъ, богатымъ и славнымъ чоловѣкомъ, тотъ муситъ знати любити русскій народъ съ его просторами и богатствами земли, съ его красою и славою. — Муситъ знати его исторію. . .“ То мнѣ сказалъ, сдвигнулъ плечами и пошолъ отъ мене! . . .

И я не знаю самъ, што то за чоловѣкъ и што-то у него за натура?? — То былъ мой другій славный, мудрый свѣтовый профессоръ.

Третимъ моимъ профессоромъ былъ мой родный братъ, съ котрымъ мы жыли и жіеме подъ однымъ дахомъ; котрый мене найбольше любилъ и любитъ, котрый мнѣ найбольше щырый и сердечный: — то есть мой родный братъ профессоръ украинец.

Онъ мене училъ: — ”Если хочешь добре и счастливо жити, то люби Украину, съ ей плодородною землею, съ ей теплымъ и пріятнымъ полудневымъ климатомъ, — тобѣ буде добре жилося!

А коли смутокъ заляже твое сердце, то у насъ есть на весь свѣтъ славна и чаруюча украинска пѣсня, котру если собѣ заспѣваешь, станешь веселымъ и счастливымъ! . . .“

И тотъ профессоръ обнялъ мене, а я его.

Онъ мене обнялъ, бо онъ хоче мене не лемъ учити, но и разомъ со мною жити и умирати. А я его обнялъ, бо знаю, што мнѣ необходиме съ нимъ жити! Одна у насъ доля. Я его люблю, бо онъ мнѣ найбольше добрый. И якже мнѣ не любити его? — Онъ дае мнѣ плодородну землю, разомъ съ пшеничнымъ шпихлѣремъ Европы! Онъ дае мнѣ теплый, полудневый климатъ, штобы я не зналъ холода, штобы мнѣ тепло было. Онъ дае мнѣ украинску пѣсню, штобы я не зналъ суму и горя. Онъ хоче дати мнѣ, наветъ то чого самъ не мае: — онъ хоче мнѣ дати свѣтовую славу.

Я тебе, мой любезный брате, обнимаю и цѣлую тебе, я тебе люблю хоть и скрыто передъ русскимъ свѣтомъ.

Я тебе обнимаю, бо мы братя, одна кость и кровь, бо мы мусиме разомъ жити. Я все принимаю и красно дякую тобѣ за то! Но ровночасно мушу тобѣ признатися, што мнѣ всего того за мало, што хочешь дати.

Для мене затѣсны рамки територій Украины! Я свободный чоловѣкъ. Мнѣ треба широкихъ просторовъ отъ Чорного Моря по Ледоватый Океанъ, штобы на тыхъ просторахъ я могъ свободно розгулятися душею.

Я хочу быти великимъ чоловѣкомъ! — Я хочу належати до семьи, котра числитъ не сорокъ милліоновъ, но стопядесятъ милліоновъ разомъ.

Я хочу быти великимъ богачомъ. Мнѣ треба богато земли съ великима богатствами, чого не може мнѣ дати сама Украина.

Што мнѣ зъ того, што была та слава колись. Где она теперь?. . .

Колись и рымляне славилися на цѣлый свѣтъ, а где они теперь?

Што бы я могъ жити то до жытя мнѣ треба и силы! А где ты украинче маешь тую силу? — У тебе нѣтъ силы любити стопядесять милліоновъ народа.

А у мене нашла быся сила, любити и цѣлый свѣтъ. Но мнѣ того не треба, бо я бы могъ стратити добру мѣру и добрый порядокъ свого жытья. А по друге, штобы быти богатымъ, сильнымъ и славнымъ чоловѣкомъ, то мнѣ выстарчае любити стопядесятъ милліоновъ народа, съ его просторами и богатствами земли, съ его красою и славою и я можу добре и счастливо жити.

Въ крайномъ случаю можу обойтися и безъ теплого климату, бо я жію въ холодныхъ лѣсахъ Бескида. Я могбы обойтися и безъ пшеничного шпихлѣра, бо я ѣмъ овесъ и грули и оттого я сильный и здоровый!

Но я тебе люблю, потому, што мнѣ тебе треба любити, бо ты слабый и непевный себе и свого житья. Я тебе жалую, бо ты несмѣлый станути смѣло ногою, наветъ за Збручъ. Я тебе любезный брате украинче, любилъ бы отверто передъ цѣлымъ русскимъ свѣтомъ! Но што-жь я зроблю дорогій, коли я знаю, што тоты лѣсы на Бескидѣ, въ котрыхъ я жію, вырубаютъ жиды и полудневый жаръ пришкавритъ мои плечи. . . То где-жъ я схоронюся?

Я мушу тогды втѣкати за холодну Ладогу до полночныхъ лѣсовъ, прохолодитися и набрати новыхъ силъ. Я мушу втѣкати межи такихъ дикарей якъ и я. Но мы любимося и обнимаемся.

Ты мене обнимаешь, бо за тобою ложный сепаратизмъ. А я тебе обнимаю, бо за мною фактична, славна исторична традиція запорожскихъ козаковъ: ”единеніе“!

Я тебе обнялъ и пытаюся: скажи мнѣ ученый и культурный профессоре: ци я тебе щиро и правдиво люблю и якъ я тебе щиро и правдиво маю любити. . . И ты мнѣ повиненъ отповѣсти, бо ты написалъ цѣлы томы книгъ о своей правдѣ и кончилъ высокы школы, а я лемъ сельску школу и сельску читальню. Но не довго треба и радитися!

Бо мы будемъ радитися, а другы народы ужъ давно автомобилями и аэропланами погнали въ передъ. Но доки начнемъ вспольне житье, потрудися мой любезный со мновъ въ колизей нашой старины, а тамъ посмотримъ всѣ памятники, якъ мы взялися на свѣтъ, што мы за одны и яка наша назва родова (родъ — на — родъ) — назва роду. Такъ якъ назва “Украина” есть назвою земли а не назвою племени или роду людей!

Дальше пересмотримъ кажду картку исторіи и холоднокровно и спокойно, якъ то пристоитъ людямъ если не о высшей культурѣ то о культурѣ людей двадцатого вѣка. — Будемъ переводити дискусію надъ каждымъ словомъ. И если што въ нашомъ житью змѣнилося, то для чого змѣнилося, якъ оно змѣнилося и ци добры и конечны для насъ тоты змѣны.

Впрочемъ-же, надъ минувшостію намъ треба поставити крестъ, бо не встанутъ и не засядутъ князьи на золотокованыхъ престолахъ, не встанутъ и гетьманы въ золотыхъ жупанахъ, нема чого и плакати за ними. Декотры зъ нихъ свѣтятъ въ исторіи съ чорнымъ пятномъ своихъ дѣлъ.

А козаки? Ихъ вродилъ гнетъ, они зробили свою историчну миссію, а поклала ихъ до могилы слава, а намъ лемъ лишилася ихъ традиція: единитися!

Но тому, што было и што належитъ до минувшого, тому належится отъ насъ лемъ: память, честь и слава!

Память мы можемъ отдати тогди, коли будемъ памятати назву свого роду и зъ минувшого зможемъ вытянути науку для будущого. Честь тогди, коли не будемъ спорити и сами межи собою будеме мати тоту честь а славу лемъ тогди, коли тую здобудемъ сами, славу живу и культурну, котра былабы наша и абы мы мали ей теперь!

Коли выйдемъ изъ того колизея, лемъ тогды мы увидимъ новый свѣтъ. Наступлятъ братски объятья и забьются наши сердця.

И то повинно наступити, чехи съ словаками подали собѣ руки, чорногорцѣ, хорваты и сербы тоже працуютъ надъ тымъ, хоть може и дальше собѣ. А въ насъ и письмо одно, чому не маемъ соединитися?. . .

Намъ треба не лемъ единенія, но еще и доганяти тыхъ, што погнали впередъ. Аероплановъ и автомобилей не маемъ, нѣтъ и грошей абы тое купити. Мы собѣ запряжемъ степовы козацки коники, они еще не перевелися; а увидишь што доженемъ еще тамтыхъ — напевно доженемъ. А тогди буде братство, буде прогрессъ, буде честь и слава передъ цѣлымъ свѣтомъ.

Тогди вмѣсто “недѣлимой” и ”самостійной“ буде зъединена, поступова, культурна и славна однонаціональна родина — русского народа.

Та, однакъ, то мои лемъ мріи-мечты! — А дѣйсность?

Дѣйсность ѣсти овсяный хлѣбъ, быти отъ него здоровымъ и смотрѣти на цѣлу фалшь теперѣшной украинской ”культурной науки“! И тому коли орю, хоть убогу, но дорогу мнѣ прадѣдную землю, злетятся мовъ чорны пчолы мои мысли и шумомъ заглушатъ спѣвъ жаворонка, котрого я слухалъ, обсядутъ мою голову и колютъ и жалятъ. . .

И я стримую свои конята, усяду безпомочный на плузѣ. . . . жаль стисне сердце и я плачу! . . .

Та за чѣмъ-же? хиба за назвою Русь?

Ой нѣтъ, мои любезны! Я спытаюся и пьяного мужика, котрый вертаючи зъ корчмы заснулъ при дорозѣ и ничого не памятае, а я стану его будити, то онъ и черезъ сонъ мнѣ скаже, што русска мати его родила. Онъ того не забылъ!

Я плачу за тымъ нашимъ пониженымъ и обруганымъ а неразъ и пянымъ народомъ, а не за назвою.

Такъ мнѣ на плузѣ якъ и за плугомъ: горюю одинъ и оглядаюся, ци не иде сосѣдъ-мужикъ, бо онъ насмѣялъ бы ся зъ мене. Ему того плачу не треба, бо онъ его нерозумѣе, а культурнымъ и ученымъ также не треба, бо они культурны и ”учены“.

То были мои три професоры, котры мене учили, но ни одинъ не могъ мене научити якъ жыти на свѣтѣ и я остался безъ профессора.

Наразъ приходитъ якійсь голодранецъ, одна нога боса а друга въ подертомъ черевику, весело говоритъ, што онъ найлѣпшій профессоръ и то, што кого онъ училъ, то тотъ теперь жіе въ добрѣ и спокою. Но мнѣ не хотѣлося вѣрити, штобы немытый и на одну ногу босый могъ коли быти якимъ то профессоромъ але думаю не могли культурны вчыти, такъ най онъ учитъ и мы оба обнялися. . .

А онъ говоритъ: пропало….

Пропало умремъ, пропало не втечешь, або пропало научу тебе будемъ жити.

Я прошуся: — якъ имя твое? А онъ говоритъ: — Я бѣда. . . .

И тая бѣда оторвала мене сѣмнадцатлѣтного изъ родиной среды и противъ волѣ попровадила до войсковой казармы. А тамъ, зъ ей рукъ, я мусѣвъ приняти кропивяный мундиръ австрійского солдата, въ руки карабинъ, а на плечи тяжкій ”торнистеръ“ и триста патроновъ. А середъ зимы погнала мене на военный фронтъ.

А тамъ начала она сомною тримати школу, найменша провина грозило мнѣ смертію. Коли середъ зимы, въ вырытыхъ своими руками въ землѣ и снѣгу окопахъ, перемерзненый до шпику и кости, зголодованый и ослабленый, прошуся: “Учителю! чого такъ мучишь мене? я трачу силы, здоровье и передъ часомъ зойду въ могилу. — А она говоритъ: — ”Не тотъ жіе больше, кто жіе долше“. . . Зъ мѣстця на мѣстце, зъ фронта на фронтъ, на дощи и морозѣ, по снѣгу и болотахъ большу часть пѣшки переганяла мене, а все голодного. Не разъ бывало говорю: ”учителю, чомъ не дашь усѣсти до вагона, штобы я не мучился?” А она говоритъ: — Тобѣ треба ити пѣшки, съ тягаромъ на плечахъ, стогнати за кождымъ крокомъ и такъ розпознавати житье людей и природу. Ты вагономъ за-скоро переѣхалбы и ничого не научился.

И думаю, правду мае моя бѣда. Кіевъ, Рьека (Фіуме), Цетинье и Вишеградъ надъ Дриною, то были границѣ того простору, по котромъ она мене водила и богато, богато научила!

Пришолъ часъ — война кончена! и моя бѣда каже: — Ты ужъ вытрималъ цѣлу школу со мною и здалъ всѣ испыта. Черезъ четыре роки я тримала свою желѣзну руку на твоимъ карку и ты хоть и несытый а однакъ николи не погнѣвался; иди собѣ ”со миромъ” на родину.

То былъ мой четвертый, найславнѣйшій и наймудрійшій профессоръ свѣта. Но я люблю всѣхъ чотырохъ нашихъ профессоровъ: я люблю и поляка, люблю русского, люблю и украинця, но найбольше люблю свою бѣду, бо лемъ она одна загартовуе во мнѣ духову дисциплину и волю.

Тоты самы профессоры, больше якъ шесть столѣтій, всѣхъ насъ учатъ и будутъ еще учити, но я певный, што тяжкій досвѣдъ и горька недоля интеллигента, а бѣда-селянина, най лучше насъ научатъ, подобно тому, якто читаемъ въ нашой исторіи изъ часовъ татарско-козацкихъ военъ, што рѣкою, на сухомъ деревѣ, ци копицѣ сѣна, плыли собѣ спокойно вовкъ и коза, бо помирила ихъ обща бѣда.

Ктось може подумалбы: ”што вотъ нашолся новый апостолъ и голоситъ свое евангеліе?. . .”

Но внемъ, Дорогіи, обща намъ проста и стара якъ свѣтъ правда. А многи изъ нас тую правду забыли або не стараются, або не хотятъ познати ей.

Мнѣ треба была представити себе простымъ, дикимъ и не культурнымъ, бо такимъ представляютъ собѣ подоляне нашого горняка-лемка, а еще больше: цѣлый культурный западъ, такъ дикимъ и варварскимъ представляе собѣ русскій востокъ; — што въ гдеякихъ случаяхъ, если правда, то правда и то, што на русскомъ востоцѣ крыеся неодно цѣнѣйше и красше, якъ въ замаскованой цивилизаціею западной культурѣ.

Мы знаемъ, што подчасъ всемірной войны, куда лемъ переходилъ культурный западъ, тамъ были Талергофы и шибеницѣ съ невинными жертвами а куда переходилъ дикій и варварскій востокъ тамъ ишолъ хлѣбъ, сахарь и сало бѣдному народови, якой онъ бы не былъ національности! То знаемъ мы, то знае нѣмецъ, то знае англіецъ и французъ, то знаютъ всѣ, хотяй скрываютъ, но знаютъ.

А ктобы еще тому не вѣрилъ, тотъ най потрудится въ одинъ изъ польскихъ музеевъ, а тамъ найде и увидитъ хату на возѣ хлопа Андрея Држымалы, котрому на своей прадѣдной польской земли не вольно было ставити хату, то онъ поставилъ ей на возѣ!

Нашы Талергофы и шибеницѣ были вчасѣ войны, значитъ коли каждый народъ, хотяй культурный и цивилизованый, почувши оружіе въ рукахъ, сталъ звѣремъ и варваромъ (но не русскій востокъ!) — но исторія съ возомъ-хатою Држымалы, то исторія передвоенна, спокойного часу, коли воля и природна натура запада спокойно изъявлялася въ тотъ способъ.

Вотъ зерно, яке сплодила и выдала зо себе западна культура, для того и я, не встыдаюся назвати себе дикимъ и некультурнымъ.

Минувшого (1923) года тутъ въ Сянокѣ на ”Вселемковскомъ Съѣздѣ“, гдеяки нашы люди высказали мысль, штобы въ Сянокѣ основати русску, ремесленну бурсу. Я того въ горахъ почулъ, но я тымъ не утѣшился.

Утѣшило мене лемъ одно, а именно, што тутъ говорили гдеякіи нашы люди, што нашого лемка треба зробити такимъ штобы онъ свои грошы носилъ не въ торбѣ, але въ куферку. . .! Ой, то мене утѣшило! то. Грошы, мои грошы, где вы?. . . . Та не утѣшился я тыми грошми, бо зналъ, што ихъ мати не буду. Але утѣшило мене то, што сутъ дѣйстно таки люди, котры хотятъ, штобы лемко малъ гроши! И я зъ того всего, а-ну. . . . може наскладаю. . . . И давай складати собѣ гроши, и складаю! Съ початку десяткы, потому соткы, тысячи ба. . . . потому маю ужъ и милліоны! А все несу до куферка. Потому настали и золоты гроши: — доложилъ и золотыхъ грошей а куферокъ еще не полный. Што тутъ робити?. . . . Кручу, верчуся, ажъ смотрю на колокъ, а тамъ торба! Взялъ я и вынялъ, еще стары, отцевски грошы и доложилъ: — ужъ куферъ полный грошей. Та ба! Нова бѣда; не годенъ заперти! Но якось, ледво-неледво притиснулъ и прибилъ зъ верха колѣномъ и такъ замкнулъ.

Тому я приѣхалъ до Сянока безъ торбы, бо мои грошы зосталися въ куферку.

Я тутъ пришолъ порадитися съ русскими интеллигентами: Что я маю съ тѣми грошми робити?

Я ихъ до кассы не дамъ, бо на селѣ нѣтъ того звычаю давати грошы до кассы. У насъ на селѣ звычай; або пожычыти грошы сосѣдови — такому что николи ихъ не отдастъ, або пропити! . . . .

Но сосѣдови я ихъ не пожычу, бо не хочу потому по судахъ волочитися, ато-жъ моя кервавиця и мого отца. . . у мене мозоли на рукахъ! Я пойду до корчмы, возму Мортка за бороду: — Давай згорилкы. Буду пити, пропью все.

Якъ широкій русскій свѣтъ, такъ у мене ”широкая русская натура“. — якъ працовати то працовати и по ночахъ не спати, якъ складати грошы, то складати; хотяйбы и зъ подъ земли выдерти, але якъ пити — то пити, все пропити и обдертому ходити!

Кобы то я ходилъ лемъ зъ дому до корчмы и зъ корчмы до дому, то былобы еще половина бѣды. Але коли я прійду до суду, то тамъ знайду русского правника и завстыдаю его, пяный и обдертый! И русского учителя и студента а наветъ дитину всякого интеллигентного чоловѣка, бо пьяный всего чепится. И пропало, не выкрутится передъ мною ніякій русскій интеллигентъ. А хотяй бы передъ мною выкрутился, то не выкрутится передъ своимъ товаришемъ — интеллигентомъ другой народности. Передъ нимъ мусится встыдати за мене што я пяный и обдертый.

Но я не хотѣлбы такъ грошей пропити. Я не хочу быти піякомъ, бо мнѣ отецъ лишивъ тестаментъ: —”Ты сыну мусишь быти господаремъ, а коли хочешь быти господаремъ, то тобѣ не треба питии”! И я не хочу пити, я хочу быти господаремъ. Мнѣ и не можно пити, бо мнѣ треба обуви, мнѣ треба одежи, мнѣ треба и воза и плуга, мнѣ треба всего.

Но я хотѣлбы таку штуку втяти, штобы я то все малъ и грошы, были въ моихъ рукахъ! А ту штуку я бы втялъ тогды, коли буде въ Сянокѣ русска ремесленна бурса.

Коли выйдутъ изъ той бурсы образованы, сознательны русски спеціялисты — фаховцы, я прикличу до себе шевця, кравця и коваля, вытягну куферъ съ грошми и скажу до шевця: Вы господине, ци товаришу, ци якій онъ тамъ буде, вы мнѣ маете зробити хорошій русскій чоботъ, штобы я въ томъ ходаку не ходилъ. Вы мнѣ маете зробити добры, русски чоботы, штобы я въ нихъ певно ступалъ впередъ, штобы цѣлый свѣтъ чулъ мой ходъ, штобы свѣтъ зналъ, што лемко иде впередъ! А то въ тыхъ керпцяхъ я буду день и ночь ходити и никто не почуе моего ходу, а хотябы и направду я шолъ внихъ впередъ, то никто мнѣ не повѣритъ, бо скаже: Яка бесѣда тутъ може быти о поступѣ, если ты ходишь въ ходакахъ, о якихъ свѣтъ ужъ давно забылъ. Такъ вы майстеръ, маете мнѣ зробити щогольски русски чоботы. А вы господинъ кравецъ, ушыете мнѣ зъ грубого горского сукна форемный пиджакъ, чтобы я въ той чугани, зо шнурками зъ заду не ходилъ. — Вы оба маете мене красно, по культурному убрати, штобы я въ томъ строю праотця Адама не ходилъ по горахъ. Вы господинъ коваль маете мнѣ окути возъ, зробити плугъ, насталити сокыру и берьте собѣ тотъ куферъ съ грошми, я вамъ его даю, не жалую и не торгуюся, бо знаю, што даю въ свои русски руки.

Но нѣтъ у насъ такой бурсы. Я бы могъ тутъ крикнути на всѣ и вся! Но я того не хочу робити. Якъ сынъ бѣдного лемковского народа, пониженого и всѣми забытого, я отъ имени русского уголка, зъ котрого я тутъ приходжу; отъ имени цѣлой русской Лемковины я осмѣляюся Тобѣ русска интеллигенціе предложити мою просьбу, што до основанья той русской ремесленной бурсы въ Сянокѣ.

Така бурса потребна не лемъ для того, што русски гроши остали бы въ русскихъ рукахъ, но и для того, што выѣздъ въ Америку, куда такъ богато нашихъ людей выѣзджало, замкненый а то предвидится и въ будущомъ и много молодыхъ, способныхъ людей, находится безъ занятья.

Доки можна было, то селянинъ дѣлилъ землю межи дѣтей, но теперь ужъ все подѣлено и дальше, нѣтъ уже што дѣлити и теперь нашъ селянинъ далбы свою дитину до ремесла! Я думаю, што и знаю, што далбы, бо иншого выходу не мае.

Добре былобы, штобы цѣла наша Карпатская Русь запестрѣла такима бурсами, доки у насъ буде своя ремесленная школа. А тогды малибы гроши въ своихъ рукахъ а былобы и больше сознательныхъ, независимыхъ русскихъ людей, котры бы могли трудитися не лемъ для себе, для своей семьи, но и на народной нивѣ. Моглибы больше самоотвержены единицы причинитися до добробыта и поднесенья культурного уровня нашого народа.

Най тотъ кличъ иде по всѣхъ закутинахъ нашой отчины: Закладайме ремесленны бурсы.



* *
*
* *
*



Дорогіи братья и сестры! Мы довѣдалися въ лемковскихъ горахъ, што въ Сянокѣ русски люде роздуваютъ огнище науки. Мы довѣдалися, што тутъ трудолюбивы русски люди затягаютъ на ново подвалины подъ будову великого дому, великой фабрыки, и мы пришли положити свою цеголку.

И есть надѣя, што незадолго тутъ стане великій домъ, велика фабрыка знанья, котра буде працювати для народа.

Богато трудностей предстоитъ передъ вами, бо и вапно дороге и муляри дороги. Но если дружно, разомъ и весело возметесь до дѣла, то поборете всѣ трудности и довершите великого дѣла.

И коли ужъ буде все готове и машина пойде въ рухъ, то памятайте, што тамъ в лемковскихъ горахъ, жіе братъ старинного кіевского богатыря, Ильи Муромця. Онъ тамъ въ курной хатѣ лежитъ собѣ на теплой печи, прикрытый медвежою шкурою, ѣсть овсяный хлѣбъ и мае въ собѣ велику силу!

И онъ, якбы зачулъ, што тутъ яке несчастье съ тою постройкою знанья, то онъ готовъ тутъ прибѣгнути и станути въ защитѣ крѣпости духа.

Но несчастье не спитъ. Его тамъ може снѣгомъ прикурити и онъ не буде могъ вылѣзте зъ хаты. Его може на тотъ часъ лихо понести въ горы за медведями и онъ тутъ не прійде и тотъ будынокъ науки розлетится, его розберутъ и слѣда по немъ не лишится, якъ по моей академіи.

То вы тогда не старайтеся! Науку изъ того будинка заберутъ въ свои сердця наши молоди люди, котрыхъ я тутъ вижу. Тіи наши молоди студенты, та наша молода генерація, то наше счастье и радость наша. Они заберутъ тотъ огонь любви до селянской Руси въ свои сердця!

И тотъ огонь блисне и загоритъ великимъ полуменемъ просвѣщенія и науки на всѣхъ концахъ и на всѣхъ мѣстяхъ русской земли.

И никто не буде знати, што тотъ огонь походитъ изъ того дому, изъ той читальни въ Сянокѣ.

Насъ лемковъ, высуненыхъ найдальше на западъ, судьба поставила на сторожи русской земли; — а мы, штобы могли тоту службу для Руси сполнити якъ належится, то мусимъ просвѣтитися наукою.

Лемковина есть тымъ граничнымъ столпомъ, на котромъ выписано: Русская Земля. Если якій чужинець буде туда переходити, то скаже: Если тутъ русская земля, то и тамъ въ серединѣ муситъ быти русская земля! А если сторожа проспитъ дѣло, то и въ серединѣ загрозятъ нашъ національный организмъ.

Намъ треба шукати розрады и утѣхи въ трудѣ! Дружно рука въ руку, одна мысль и одна цѣль, а можете довершити великого дѣла.

Русскій писатель и мыслитель Хомяковъ пише:

Не гордися силой длани,
Тотъ кто въ битвѣ устоялъ,
Не скорби кто въ долгой брани
Подъ грозой судьбины палъ.
Испытанья время строго,
Тотъ кто палъ возстанетъ вновь! . . .

До труда братья! За нами тысячлѣтня исторія, за нами правда, за нами и слава, а передъ нами: — свѣдомый трудъ!

 

М. И. ВОЛОШИНОВИЧЪ.
(Ваньо Березина).

 

Добавить комментарий


Защитный код
Обновить

 
КОНТАКТЫ

sub.verum@gmail.com

САЙТ СОЗДАН НА СРЕДСТВА,
ПОЛУЧЕННЫЕ ОТ ФОНДА
ПРЕЗИДЕНТСКИХ ГРАНТОВ,
НОМЕР ЗАЯВКИ 17-2-014751 

 ВОЗРАСТНЫЕ
ОГРАНИЧЕНИЯ 18+

 
Владелец сайта - Председатель Правления ФНКА "Украинцы России" Безпалько Б.А. © 2018-2024